Жрнов. Сербский Авалон

Историк Радован Дамьянович уже свыше 30 лет исследует табу темы сербской историографии и палеолингвистики. Текстом и фотографиями данной монографии представлен процесс стирания материальных следов сербского и мирового культурного наследия, археологически подтвержденного возраста свыше 4 000 лет.

Радован Дамьянович – также автор бестселлера, книги "Сербско-сербский словарь", по-новому освещающей развитие древнейших цивилизаций Средиземноморья и Европы.

История про город

Окрестности Белграда заселялись еще в праистории. В древнейшие времена это пространство сплошь покрывали необозримые леса, зачастую сохранившиеся вплоть до конца Средневековья. Оттуда и по сей день область к югу от Белграда называется Шумадия (с. шума – лес).
Реки являлись самыми подходящими путями сообщения, и здесь, на берегах Дуная, развилась одна из первых европейских цивилизаций, защитным знаком которой является древнейший каменный артефакт – рыбовидное существо. В данный круг археологических находок входит и Винча, селение на правом берегу Дуная. В Винче выявлены следы ртути и окиси ртути, красного пигмента – цинобарита или киновари, возраст которых составляет четыре тысячелетия.
В начале истории существовали три драгоценных элемента, подходящих для обмена: золото, янтарь и киноварь – красный пигмент. Ценность киновари значительно превосходила остальные, достаточные количества ее имелись в белградской горе Авала. Данный драгоценный пигмент добывали, измельчали и очищали на самой Авале. Размолотым в порошок, его перевозили в Винчу, и оттуда вниз по Дунаю отправляли в Средиземноморье. До нашей эры этот краситель особым спросом пользовался в Эгее. Дунайская трасса являлась логичным направлением, частично совпадавшим и с путем янтаря.
Наряду с цинобаритом и ртутью, на Авале добывали свинец и серебро, а неподалеку и железо. Об этом свидетельствует название села между Авалой и рекой Савой – Железник. Похоже, богатые месторождения привлекли сюда и скордисков – кельтское племя, искусное в металлургии. Древние авторы путевых заметок предполагали, что первая крепость на вершине Авалы воздвигнута именно ими.
После того как нынешняя Сербия и белградская область попали под римское владычество, римляне в начале периода царей овладели крепостями и укрепили их. В Белграде расположилась часть Четвертого легиона, а авалский город, наряду со старым назначением охранять месторождения и складировать драгоценные металлы, похоже, приобрел еще одно – контролировать царскую дорогу. Важнейшую дорогу в данной части римского мира, о чем свидетельствует и ее имя – Via militaris. Данная дорога соединяла Рим с Царьградом, через Белград. И, конечно же, проходила рядом с Авалой. Возможно, именно здесь лежит и разгадка вопроса – почему Белград чаще любого города Европы в истории разрушали до основания. Чего еще ожидать от города на Военной дороге, если не воевать, воевать и воевать, причем как минимум тридцать раз!
Таким образом, на вершине Авалы свил гнездо римский президий, о чем свидетельствуют и каменные плиты, найденные в стенах самой крепости. Одна из надписей на этих плитах датируется периодом Аврелиана (270-275). На другой плите муниципий Сингидунума, т.е. Белграда, посвящается богине, прославляемой возможно в облике этрусской Волсинии, на благо царей Диоклетиана и Максимиана (284-305). Третья плита также содержит украшения, характерные для третьего века после Христа.
После низвержения римской власти на Западе в пятом веке, царство продолжает свою жизнь в Восточной Империи, начиная именно с нынешней Сербии, и далее на восток. Сербы находились под римским владычеством, хоть новое-старое государство и называлось Византией, оно оставалось Римским царством и византийцев они называли их подлинным именем – ромеями (римлянами).

Белградская область и Авала вошли в состав одной из сербских земель Средневековья – Рашки, преимущественно занимавшей территорию сегодняшней Сербии. Из этого периода сохранилась запись сербского названия бывшего римского президия – Жрнован или Жрнов, под этим названием указанного и в картах пятнадцатого столетия, Лейденской например, охватывавшей пространство от южной Швеции вплоть до Сербии. На ней Жрнов отмечен как Gernovo gvardia de Turchi, ибо Рашка, а тем самым и Авала с Жрновом, с середины 15-го века находилась под турецким владычеством. Известный флорентинский картограф Франческо Росселли составил карту данной местности в семидесятые годы 15-го века, где также указан Жрнов.
До того как крайний север рашкской деспотовины попал под турецкую власть, сербским государям, несмотря на столетние войны, удавалось организовывать горный промысел. Добыча металлов, преимущественно серебра и свинца, а также минерала црвац, как сербы называли киноварь, стала особенно интенсивной в промежутке между падением Константинополя в 1453 году, и падением столицы Рашки Смедерево в 1459 году. Благодаря своим превосходным связям, сербские купцы из Дубровника тогда отправляли партии серебра, свинца и црваца в Венецию, где данные элементы находили значительное применение в производстве стекла. В те времена существовала дубровницкая колония в Рудиште под Жрновом, где также чеканили серебряные монеты. А существовала и рудиштенская единица измерения для данного металла. Авалские рудники являлись собственностью сербской Церкви.
После падения сербских государств Боснии и Зеты (Черногории) в конце 15-го века, единственным христианским опорным пунктом на правом берегу Савы и Дуная остался Белград. В данный период турки использовали Жрнов как базу для сухопутной блокады Белграда. Из того времени сохранились народные былины в десятистопных стихах про Порчу Авалского, турецкого командующего Жрновом, которого в поединке убил сербский витязь Змейогненный Вук. Когда турки в 1521 году, в четвертом великом джихаде, наконец завоевали Белград, Жрнов для них потерял стратегическое значение. В те времена написана картина на шелке с видом Белграда и Жрнова, очевидно для нужд осады, так как представляет смесь панорамного и вида с высоты птичьего полета, для лучшего обзора укреплений. Качественные фотографии данной картины уничтожены в ходе бомбардировок Белграда во Второй Мировой войне. И Белград, и Жрнов на ней изображены без мечетей, так как картина очевидно создана до их перехода в турецкие руки.
В последующие столетия белградская область стала театром военных действий мусульманских и христианских армий. Белград же получил символическое восточное название “Дар ол (ул) джихад” – Врата (Дом) войн. В карты 17-го и 18-го веков Жрнов внесен как Зарно или Сарно.
В Сербии, освобожденной в 19-ом веке от турок, авторы путевых заметок застали Жрнов в полном опустении, а Авалу почти без растительности. Сербский князь Милош Обренович приказал облесить всю гору, и современным озелененным видом Авала обязана ему.


История про солдата

В 1915 году, во второй год Первой Мировой, немцы прорвали линии обороны на севере, и сербская армия начала долгое отступление с боями на юг. За год до этого, Сербии с большими жертвами удалось дважды, летом и осенью, отразить и победить австро-венгерские армии на западной границе. Осознав, что Австро-Венгрии в одиночку не осилить Сербию, к ней присоединились с севера Германия, а с востока – болгарские армии. Таким образом, осенью 1915 года последовало всеобщее нападение на Сербию.
Под нажимом по численности десятикратно превосходящего и превосходно вооруженного врага, началось отступление сербской армии к Средиземноморью.
Здесь, на склонах Авалы, немцы похоронили одного нашего солдата, убитого на наблюдательном посту гранатой, вырвавшей ему сердце. Могила не была достаточно глубокой, его попросту на месте гибели засыпали землей, поставив деревянный крест с надписью “здесь лежит неизвестный сербский солдат”.
Данную могилу вскрыли после войны, в 1921 году, чтобы установить о ком идет речь, и сербского ли вообще солдата эти останки. Специально созданная комиссия это подтвердила. Там лежал солдат, и в качестве изголовья немцы ему установили артиллерийскую гильзу весом в десять килограмм. Части военного снаряжения все еще сохранились: поясной и наплечный ремни, винтовочные патроны, солдатские башмаки, и небольшой кошелек с тремя старыми монетами в два динара короля Петра… На основании этого установлено, что речь идет о сербском солдате, но… Небольшой череп и средняя величина скелета указывали на то, что речь идет о мальчике – воине. То же подтверждалось и отсутствием бляхи с именем и обозначением части, так как известно было, что мальчики-солдаты блях не получали.
Итак, это был мальчик, погибший при защите отступления сербской армии. Его юным возрастом, возможно, объясняется и рыцарский поступок немцев, которые похоронили врага, наверное, застигнутые врасплох тем, что воюют и против детей!
Народ авалской области воздвиг новый памятник между двумя авалскими пиками, у подножия Жрнова, перезахоронив этого мальчика.
Мода на воздвижение памятников “Неизвестным солдатам” быстро распространялась между двумя войнами в Европе, в особенности в державах-победительницах. Так она охватила и новое государство, возникшее из Сербии – большую Югославию.
Только что воздвигнутый каменный памятник павшим героям вдруг показался недостаточно представительным, недостойным величия государства и жертв, понесенных при его создании. Мысль о необходимости воздвижения большого памятника в следующем десятилетии полностью овладела королем и его приближенными, так что он одобрил идею-проект И. Мештровича возведения памятника на вершине Авалы. Началась разработка проекта памятника исключающего то, что на том же месте уже находится крепость – город Жрнов.


Для “шедевра” необходим чистый холст

План роскошного памятника Мештровича разработан так, будто речь идет о совершенно голой вершине горы. Следовательно, принято решение о снесении крепости. И старый памятник с трехмерным крестом также следовало снести, ибо он “находился” у подножия монументальной лестницы – которая, конечно же, была еще на чертеже. Ведь он нарушал “целостность окружения”. Также и общее впечатление грандиозности. А на месте этого старого памятника на рисунке красовалась круглая клумба, гумно.
Хотя речь шла о тщательно скрываемом намерении снести Жрнов и памятник, все-таки это известие вскоре стало темой сезона в сербской культурной общественности. Когда все наконец-то поняли что это не какая-то шутка, началась широкая акция протеста против “проекта”. Писались петиции и собирались подписи. Но, югославский рыцарь, Король-Объединитель оставался глухим.
Памятник павшим героям снесли относительно легко и быстро. Обломки перевезли в церковь в Бели-Потоке (белый ручей), селе под Авалой. В целях максимального ускорения строительства “мавзолея” принято решение крепость снести взрывчаткой. Снос произвели минеры саперной роты югославской армии 18 и 19 апреля 1934 года, тремя сериями взрывов. Этот неординарный “археологический” метод перед последней серией вскрыл слой римского периода. В нем среди прочего оказались цистерна с питьевой водой, а также хлебная печь. Архитектору и археологу Джурдже Бошковичу в перерывах между сериями взрывов удалось выполнить эскиз, обмер и описание крепости. Нелишне упомянуть, что его труду пришлось целых восемь лет дожидаться публикации в археологической литературе, что весьма красноречиво говорит о масштабах цензуры. Лишь в 1942 году, когда Королевство Югославия больше не существовало, а Сербия находилась под непосредственной немецкой оккупацией, труд Бошковича опубликован в “Старинаре”.
Когда после третьей серии взрывов, наконец, появилась голая белая скала вершины Авалы, великий придворный художник получил-таки свой белый холст, на котором он сможет творить. Его проект, представленный публике как подлинный труд, по внешнему виду на деле является копией гробницы персидского царя Кира. Изнутри же преобладает полный эклектизм, олицетворенный в кариатидах с невыразительным взглядом, вместо твердости, выражающим обычную тупость. Этих восемь столбов в национальных костюмах должны были представлять восемь различных областей Югославии – государства, которого теперь уже нет, и которое распадается именно в столько же частей!
В этот объект встроено четыре тысячи кубометров обработанного камня, по железной дороге привезенного из Приморской бановины. Строительство комплекса закончено в сентябре 1937 года, но его “открытие” состоялось 28-го июня 1938 года, в день величайшего сербского праздника Видовдана*. Король Александр не дожил до этого. Всего через пару месяцев после начала строительства его убили в Марселе, в октябре 1934 года.
Закладка фундамента и все мероприятие по этому поводу указывает и на какой-то ритуал вольных каменщиков.


Немного этимологии, может быть?

Форма “ава” в славянских языках, а тем самым и в сербском, имеется как окончание, суффикс. Скажем, држава (р. государство, держава) восходит к држати (р. держать) (прилагательного происхождения). Также возможно, что окончание “ава” в отдельных формах происходит от превосходной степени сравнения, например: тврдо – тврђе – тврђава** (вместо: најтврђе) (р. твердое – тверже – самое твердое). В особенности его находим в гидронимах: Морава, Ресава, Тамнава (реки в Сербии)…
К происхождению и значению Авалы мы подходим и через балтийскую форму аулис – улей, что уже совсем похоже на наше улица (промоина). Правильность этого подтверждает сербский средневековый термин улије (мед, соты). Также и улијар – бортник. И уљаник – улей. Все это и по звучанию и по значению близко к воссозданной индоевропейской форме ауло/авло – “ширина по длине”.
Если вновь вернуться к словинам (славянским словам), то увидим что, как и в сербском, из ул/уљ возникают и улей и дуплистое дерево, значит, постоянно вертимся вокруг дупла и защищенности – убежища. Сербский сохранил и слово вал (р. волна), родственными которому являются и навал и обала в смысле холм, сторона и крепостная стена. Значит, снова намек на полость – убежище, которое теперь и возвышается, как вал, и является прочным, твердым как крепостная стена. К этой ступеньке подошли и другие этимологи, но можно продвинуться и дальше.
Итак, Авалу можно рассматривать и как абстрактум и как ороним, но - вскоре увидим – и как топоним. Этимологией Авалы невозможно заняться без учета археологии, так как именно осознание того, что речь идет о городе на вершине горы, дает нам возможность раскрыть палеолингвистические подробности. Также невозможно говорить об Авале без учета параллели из цикла о короле Артуре, и легенды об Авалоне, городе, стране или, возможно, острове. Пифей (Pytheas) из Массалии (Марсель) еще в 4-ом веке до Р.Х. в своем труде “Об океане”, говоря об океане, упоминает жителей острова Абалуса, вместо дерева использующих янтарь в качестве топлива. Так как упоминаются море и остров, трудно отбросить связь с сербским обала (р. берег) и вал (р. волна). И конечно же, здесь снова речь идет о защищенном и возвышенном пространстве. Авала таким и является. Ибо, если визуально это представить, то очевидно, что Авала – один большой Вал (р. волна) над холмами Белграда. Вал с белым гребнем самого города на вершине горы. Но и этот гребень, этот город, имеет свое имя – Жрнов.
Если кому-то совпадение Авалы и Авалона все-таки покажется натянутым, хотя бы из-за значительного географического расстояния между Сербией и Британией, то ему поможет пример из Италии, которая несколько ближе. В северной Италии у города Серевеца расположена Рипа, и теперь обратите внимание – эта область известна по рудникам свинца и ртути. На Авале тоже есть село Рипань и одноименный ручеек. Рядом с рудниками свинца и ртути! Рипа означает ущелье, овраг, дыру (с. рупа); при этом, когда человек прыгает и перепрыгивает, в Сербии говорят, что он рипа! Наконец, уж очень бы мне хотелось узнать про итальянскую этимологию самого Серевеца, ведь иной вольнодумец может это прочесть, или услышать как: Серебецo, Сербецo. Или даже Сербцe.
Про Жрнован или Жрнов у меня несколько возможных решений. Имя, возможно, восходит к названию мельницы – жрвањ (р. жернов). Здесь, если это так, речь вовсе не идет о какой-то “обычной” мельнице для зерна, а о жерновах для помола руды, киновари, но также и прочих руд. Ведь никому в голову не придет устанавливать жернова на вершине горы, не будь там рудников. Если действительно речь идет о мельницах, то древнейшей формой Жрнова могло являться Жрвњи (р. жернова) – в множественном, точнее двойственном числе, так как там всегда имеются два мельничных жернова – верхний и нижний. В жерновах зернистое вещество (пшеницу или измельченную руду) растирали в порошок. По этим-то зернам-жернам, насыпаемым в жернов, и само устройство получило название. Угадываете? Жрвањ (р. жернов).
Само же слово зрно (р. зерно) происходит из сербской характерной группы ЗРН, дающей и зрети – смотреть, вдали узреть, сфокусировать определенную точку – зрно!
Для того чтобы смотреть, необходим свет, а он состоит из зрака (р. лучей). Поэтому и говорим, что солнце нас озаряет, есть в Сербии гора Озрен, озаренная солнцем.
Жрнов также являлся и наблюдательным пунктом, откуда зрели – смотрели в даль. И еще одна сербская форма – жрец указывает в направлении наблюдения, ибо жрец прозревает приметы, наблюдает их и толкует.
Наконец, сам город на вершине горы мог наблюдателям издалека показаться похожим на зрно (р. зерно), вот и назвали его Зрнов – Жрнов.

“Случайные” параллели, или случайные сравнения

Идея о предварительном снесении сербских исторических памятников для возведения „проектов“ Мештровича пережила Королевство Югославию, и перешла в титовское квазикоммунистическое и псевдонародное государство. Таким образом, и новый диктатор Тито новым клеймом разрушения отметил сербское культурное наследие. Он приказал снести часовню Негоша*** на горе Ловчен, и на ее месте, уже догадываетесь, воздвигнуть объект еще красивее, лучше и новее, также посвященный Негошу! Можно задаться простым вопросом – сербское пространство испещрено горами, так почему же не строили на “пустых” вершинах гор? Или же они, попросту говоря, являются точками рефлексотерапии сербских земель, которые нельзя было оставлять непокрытыми!?


Свидетельства

Драгоценное свидетельство генерала армии Милана Дж. Недича приводится в журнале „Ратник“ (р. воин) в 1939 году, под заглавием „Наша армия и памятник неизвестному солдату на Авале“****: „Однажды в 1939 году Почивший Король Александр I Объединитель приехал в Скопье. Тогда я командовал III армейским округом. После встречи на вокзале и посещения отдельных военных частей, нового здания Народного банка, новой современной начальной школы, он отправился на левый берег Вардара, в город Царя Душана. Оттуда он рассматривал Скопье и любовался его прогрессом. Тогда он сказал, что Бан Вардарской бановины захотел построить Дворец бана в городе Душана, но он с этим не согласился. Неожиданно он повернулся ко мне и задал следующий вопрос:
– Вы случайно не думали о том, где следует воздвигнуть постоянный и величественный памятник Неизвестному солдату: на Авале или в каком-нибудь ином месте?
– Ваше Величество, этот памятник по-моему следует воздвигнуть в Белграде, в Верхнем городе, на месте где находился старый Главный генеральный штаб, или еще лучше на том месте, с которого Царь Вильгельм Второй и Царь Карл после краха Сербии в 1915 году как победители рассматривали Саву и Дунай, и широкую Паннонскую низменность Срема и Баната.
– Причины?
– Так он будет доступным всем: будет величественно возвышаться над устьем наших крупнейших рек, Савы и Дуная; будет построенным на последнем холме шумадийских гор; будет находиться на крепостных стенах Белграда как вечный постовой нашего великого Отечества. Белградская крепость представляет самую славную и трогательную страницу нашего прошлого и т.д.
– Авала лучше. Это – последний отрог Шумадийских гор. С Авалы видно все: Срем, Банат, Шумадия. Наш народ сам решил, что там должен покоиться Неизвестный солдат. Сам ему там и воздвиг памятник. Я хочу именно того, чтобы все желающие особо почтить память Неизвестного солдата, туда приезжали. А Авала станет доступной после строительства автодорог, электричек и тому подобного…
Потом он замолчал. Он смотрел на гору Шара, как переливается снег под лучами утреннего солнца на ее вершине.
С тех пор прошел почти год, и я получил приказ Военного министра Сек. Дж. № 1800 от 21 марта 1934 года, со следующим решением Короля:
“Его Величество Король решил за свой счет, при помощи армии, воздвигнуть на Авале новый величественный Памятник Неизвестному солдату“.
Желаю удачи, подумал я, пусть даже решение не соответствует моему мнению…“

В 2007 году, после выхода первого издания книги „Жрнов“, мне позвонила госпожа Милена Костич, увидевшая ее в витрине книжного магазина во время прогулки по улице Князя Михаила, и купившая ее. В телефонном разговоре она сказала, что ей 95 лет, и что хотела бы показать мне свои фотографии с родственниками, снятые в самом Жрнове. Когда я посетил ее, она рассказала мне, что еще девочкой ездила с родителями туда на празднование дня Святого Георгия, и что Жрнов являлся излюбленным местом загородных прогулок белградцев. Тогда же она подарила мне копию групповой фотографии мальчиков с их преподавателем истории.

Вот как сам Джурдже Бошкович, архитектор и археолог, говорит в статье „Первый собственный опыт, проблемы, перспективы“ в книге „Воспоминания консерватора“ из 1982 года.
„Когда начата весьма широкая акция, причем не только в газетах, чтобы старый город Жрнов на Авале не пожертвовать в угоду воздвижения на этом месте памятника Мештровича Неизвестному солдату, Комиссия в данную акцию лишь включилась, но не была ее зачинателем. Меня тогда, еще до сноса его, вызвали к управляющему двора генералу Античу, который весьма любезно меня принял, и наряду с комплиментами за проявленную заботу о наших памятниках, в т.ч. городе на Авале, в конце выразил надежду, что я обязательно напишу газетную статью в поддержку необходимости его устранения. Я ошеломленно взглянул на него, а он похлопал меня по плечу и добавил – я точно привожу его слова – что, вот, и ему самому не хотелось бы, чтобы меня включили в их „черную книгу“. Город все-таки снесли 18 апреля 1934.“

В той же книге Слободан М. Ненадович говорит:
Это было, кажется, весной 1934 года. Тогда я был курсантом военного училища, готовясь к совершенно иному призванию, оставившему небольшой и незначительный след в моей жизни. Тогда мне еще не было известно о существовании такой прекрасной профессии и такого благородного дела, каким является профессия консерватора, специальность людей, спасающих культурные ценности от уничтожения, вылечивающих их и продлевающих им жизнь, профессия в равной степени благородная, как и специальность врача.
Среди многих военных предметов, которые нам предстояло освоить, находился и предмет минерное искусство. Теоретическую часть мы уже прошли, и преподаватель решил провести с нами практические учения. В одно прекрасное утро он с нами отправился в окрестности Белграда, и мы взобрались на Авалу, оказавшись в средневековом городе. Саперная часть разрушала стены, расчищала развалины, грузила в грузовики и отвозила. Это был город Жрнов, имени которого мы не знали, ведь нам никто этого не сказал. Нам сказали лишь то, что на этом месте будет памятник Неизвестному солдату. В тот момент город все еще казался хорошо сохранившимся. Его разрушение, похоже, лишь начиналось. Преподаватель сказал нам, что теперь и мы на практике применим свои теоретические знания, заложив несколько мин для подрыва части крепостной стены. Он распределил задания: одни сверлили минные камеры, другие приносили заряды, третьи готовили взрыватели, четвертые прокладывали шнуры к динамо-машине и устраивали укрытие и т.д. Когда все было сделано, мы отошли в укрытие. Все напряженно выжидали – что же произойдет? Если взрыв не последует, это означает, что мы плохо выполнили подготовительную работу. Нам следовало обратить внимание на то, взорвутся ли все мины. Ведь в любом случае, если взрыв не произойдет, или взорвется лишь часть мин, а другие дадут осечку, устранение ошибок весьма щепетильное дело, и тут возможны и несчастья; известно же, что минер ошибается лишь один раз. У меня находился ключ динамо-машины, который дают особо доверенному лицу, производящему взрывание, чтобы кто-то случайно или умышленно не произвел преждевременный взрыв, до того как все отошли в укрытия. Я вставил ключ в динамо-машину и резко повернул вправо. Сильный взрыв оглушил нас, поднялось облако пыли, камни полетели во все стороны, почти до самого нашего укрытия, а когда все утихло и пыль осела, там, где находились крепостная стена и одна башня, лежала лишь груда руин.
Итак, судьбе было угодно, чтобы будущий хранитель культурных ценностей оказался в трагической роли того, кто собственноручно взорвет часть важного исторического памятника, города Жрнов на Авале…

Мой преподаватель Миодраг Йованович весьма лаконично описал замену сербской идеи югославской, в статье под заглавием „Снесен ли только Жрнов?“, опубликованной в „Вестнике общества консерваторов“ в 2006 году.
…
„Художникам тогда, в начале ХХ века, пришлось стать действенными пропагандистами сербского югославянства. „Медулич“ и Югославские художественные выставки стали плодородной почвой для материализации косовского мифа. Бремя проекта Видовданского храма преподнесли Ивану Мештровичу. Свои амбиции он подтвердил выставлением 41 скульптуры для храма на Международной выставке в Риме в 1911 году, причем в павильоне Королевства Сербии, которое средства на строительство южной железной дороги израсходовало на гонорар (Пая Йованович картины выставил в павильоне Австро-Венгрии).
…
Несомненно под влиянием династических и державных сooбражений, между двумя мировыми войнами возникло югославское югославянство. Создавалось впечатление, что решающая заслуга в его усилении принадлежит новому королю Карагеоргиевичу Объединителю. В духе тогдашнего „братства и единства“ значение Косова подавили, а заодно и прочие узко национальные ценности. В Белграде отменен проект „Улицы сербских побед“ на главной аллее Калемегдана. Убрали памятник Карагеоргию и Милошу, Досифея***** перенесли в Студенческий парк, а на месте памятника Карагеоргию (его снесли австро-венгры) воздвигли памятник Благодарности Франции, очередное произведение Мештровича, теперь великого югослава. Вместо (тогда) неосуществленного мавзолея Негошу на Ловчене – этому воспрепятствовала Церковь – утешительным заказом Мештровичу стал памятник Неизвестному солдату на Авале. Снесли средневековый город Жрнов, в то время как отечественные весьма опытные архитекторы и консерваторы восстанавливали Лазарицу и крепость в Смедереве. Протесты даже не очень осведомленной общественности напоминали о том, что это очень далеко - 14 километров от города, ехать на пикник жарить поросенка, и что другие памятники неизвестным солдатам находятся в центрах столиц. А над костьми сербского солдата возвысились символы тех, за которых он, похоже, и не воевал – кариатиды восьми югославок в национальных костюмах.
Упущенное наверстали после Второй Мировой войны, в эпоху антисербского хорватско-словенского югославянства, конечно же не без роли нового (новых) правителя. Часовню на Ловчене окончательно заменили желанным мавзолейным строением Ивана Мештровича. Под предводительством импульсивного трибуна Лазаря Трифуновича сопротивление повторному нарушению покоя костей сербского Негоша официально заклеймили. Одновременно, кости сербского неизвестного солдата на Авале к счастью не трогали, но умышленно затмили телебашней, во имя технологического прогресса“.

* Видовдан – день Святого Вида, день знаменитой Косовской битвы (1389) между сербами и турками. (Здесь и далее – прим.пер.)
** Тврђава (произносится: тврджява) – крепость.
*** Петр II Петрович Негош – владыка и господарь Черногории, величайший поэт, автор народной эпопеи “Горный венец“ и философской поэмы „Луч микрокосма“.
**** Данные для этой статьи я получил от инженерного полковника г-на Стевана Живковича, участвовавшего в работах по воздвижению памятника Неизвестному солдату (прим. автора).
***** Калемегдан – белградская крепость и парк; Карагеоргий (Георгий Черный), Георгий Петрович – вождь первого сербского восстания в 1804 году; Милош – Милош Обренович, вождь второго восстания в 1815 году; Досифей (до монашества Дмитрий) Обрадович - сербский просветитель, писатель.